В самом общем смысле свобода воли - это отсутствие давления, ограничения, принуждения. Исходя из этого, свободу можно определить следующим образом: свобода – это возможность личности мыслить и поступать в соответствии со своими желаниями и представлениями, а не вследствие внутреннего или внешнего принуждения. Это общее определение, построенное на противопоставлении и сущности понятия оно пока не раскрывает.
На вопрос: «В чем состоит сущность свободы»? история философии дает, по крайней мере, два принципиально различных ответа, по-разному трактующих свободу.
Одно из первых классических определений свободы гласит: свобода - осознанная необходимость. Оно восходит к стоикам, известно благодаря Спинозе, использовалось в трудах Г.Гегеля, О.Конта, К.Маркса, В.Плеханова. Рассмотрим его на примере рассуждений Б.Спинозы (1632-1677). Мир, природа, человек одна из « вещей» природы строго детерминированы (обусловлены). Люди мнят, будто они свободны. Свобода рождается в сознании человека, но от этого она ни в коей мере не становится действительной, так как человек часть природы, он следует общему порядку, повинуется ему и приспосабливается к нему. Осознай внешнюю для тебя необходимость как единственно возможную, прими ее как свой внутренний зов, и ты обретешь свое место в едином процессе. Подчинись необходимости, как камень, который, падая, подчиняется силе тяготения. Камень, если бы он мыслил, мог бы сказать себе: «Я согласен с силой тяготения, я нахожусь в свободном полете, я падаю не из-за того лишь, что земля притягивает меня, но и по своему сознательному решению. Свобода – это осознанная необходимость!» « Я называю свободной, - писал Спиноза, такую вещь, которая существует из одной только необходимости своей природы… Я полагаю свободу в свободной необходимости». В степени и глубине познания необходимости он видел степень свободы воли людей. Человек свободен в той степени, в какой он сам из своих осознанных внутренних потребностей определяет своё поведение. Бессилие в укрощении аффектов (страстей, порывов, раздражения) Спиноза называл рабством, ибо человек, им подверженный, не владеет сам собой, он находится в руках фортуны и притом в такой степени, что он, хотя и видит перед собой лучшее, однако принужден следовать худшему.
Определение свободы через необходимость имеет как положительное значение, так и существенный недостаток. Сводить свободу к одной необходимости неправомерно. В современной философской антропологии, как мы с вами уже выяснили, господствует представление о незавершённости человеческой сущности, а значит в том числе и к несводимости человека, что заставляет его выходить за пределы необходимости.
Познание необходимости является одним из условий свободы, но далеко не достаточным. Даже если человек познает необходимость чего-либо, то это познание еще не меняет положение дел. Преступник, находящийся в тюрьме и осознавший эту необходимость, не становится от этого свободным. Человека, сделавшего выбор «скрепя сердце» так же вряд ли можно назвать свободным.
Судьба этого философа полна драматизма, а его имя стало своего рода символом логичности и рассудочности в европейской философии. Высшей целью этой науки Бенедикт Спиноза (1632-1677 гг.) считал видение вещей с точки зрения вечности. А на его печати для писем была изображена роза с надписью наверху: «Caute» - «Осмотрительно».
Бенедикт Спиноза (Барух д"Эспиноза) родился в Амстердаме в состоятельной семье испанских евреев, бежавших в Голландию от преследований со стороны инквизиции. Хотя они и вынуждены были принять христианство, но втайне сохраняли верность иудаизму. Поначалу Спиноза занимался в школе еврейской общины в Амстердаме, где выучил древнееврейский язык, глубоко изучил Библию и Талмуд.
После этого он перешел в христианскую школу, где освоил латынь и науки - ему открылись античный мир, культура эпохи Возрождения и новые течения в философии, созданные Р. Декартом и Ф. Бэконом. Постепенно юный Спиноза стал все более отдаляться от интересов своей общины, так что вскоре вступил с ней в серьезный конфликт.
Глубокий ум, таланты и образованность юноши всем бросались в глаза, и многие члены общины хотели, чтобы Спиноза стал их раввином. Но Спиноза отказался в столь резкой форме, что какой-то фанатик даже покушался на жизнь будущего великого рационалиста - Спинозу спасло лишь то, что он вовремя сумел увернуться, и кинжал прорезал только его плащ. Так уже в юности Спиноза был вынужден защищать свою свободу, право на свой собственный выбор. В 1656 г. он был изгнан из общины, а его сестра оспорила его право на наследство. Спиноза подал в суд и выиграл процесс, но самого наследства не принял - ему важно было доказать только свои права. Он переехал в окрестности Амстердама и там, живя в одиночестве, занялся философией.
С 1670 г. Спиноза поселился в Гааге. Он научился шлифовать стекла и этим ремеслом зарабатывал себе на жизнь, хотя к этому времени уже был известен как интересный глубокий философ. В 1673 г. ему даже предложили занять кафедру философии в Гейдельбергском университете, но Спиноза отказался, поскольку опасался, что на этой должности ему придется идти на мировоззренческие компромиссы, ибо, отказавшись от иудаизма, он так и не принял христианства. Он жил один и очень скромно, хотя имел много друзей и почитателей его философии. Один из них даже дал ему денег на пожизненное содержание - Спиноза принял подарок, но при этом попросил значительно уменьшить сумму. Умер Бенедикт Спиноза в возрасте 44 лет от туберкулеза.
Главным философским трудом Спинозы стала его «Этика». Он всегда считал себя последователем рациональной философии Декарта и его «геометрического» метода познания, предполагающего строгие доказательства любого утверждения. В «Этике» Спиноза довел метод своего учителя до логического предела - эта книга по манере изложения напоминает скорее учебник по геометрии. Сначала идут определения (дефиниции) основных понятий и терминов. Затем следуют очевидные, интуитивно ясные идеи, не требующие доказательства (аксиомы). И, наконец, формулируются утверждения (теоремы), которые доказываются на основании дефиниций и аксиом. Правда, Спиноза все же отдавал себе отчет, что философия вряд ли сможет полностью уместиться в столь строгих рамках, и потому снабдил книгу многочисленными комментариями, в которых и изложил собственно философскую аргументацию.
Главной идеей Спинозы, на которую «нанизана» вся его философия, является идея о единой субстанции мира - Боге. Спиноза исходил из декартовского понятия субстанции: «Субстанция - это вещь, для существования которой не нужно ничего другого, кроме нее самой». Но если субстанция является основой самой себя, то есть сама себя творит, то, сделал вывод Спиноза, такая субстанция дол-быть Богом. Это и есть «философский Бог», являющийся универсальной причиной мира и неразрывно (имманентно) связанный с ним. Мир, считал Спиноза, делится на две природы: природу творящую и природу сотворенную. К первой относится субстанция, или Бог, а ко второй - модусы, т.е. единичные вещи, в том числе, и люди.
Поскольку мир пронизан единой субстанцией, в нем царствует строгая необходимость, исходящая из самой субстанции, или Бога. Такой мир, полагал Спиноза, является совершенным. Но откуда тогда в нем страх, зло, несвобода? Спиноза отвечал на эти вопросы очень своеобразно. Да, человека влечет по жизни совершенная необходимость, но часто сам человек этого не понимает и ему становится страшно, возникает стремление противоречить необходимости, и тогда его душой овладевают страсти, он творит зло. Единственный выход - осознать эту необходимость. Отсюда его знаменитая «формула свободы»: Свобода есть осознанная необходимость.
По-своему Спиноза определил и человеческую добродетель. Поскольку мир совершенен, то он стремится сохранить себя. Поэтому, считал Спиноза: «Для нас действовать по добродетели означает не что иное, как жить, заботясь о самосохранении, руководствуясь разумом и собственной пользой». Правда сам Спиноза, судя по его биографии, не очень заботился о «самосохранении», его больше привлекала возможность разумно мыслить, ибо это означало для него «блаженство при высшем интеллектуальном познании», которое есть «не только добродетель, но и единственная и высшая награда за добродетель». Добродетель, считал Спиноза, несет награду в себе самой, делая возможным «рай» уже здесь, на земле.
"Свобода есть познанная необходимость."- Спиноза
Способность человека понимать, что свобода это преувеличенный термин. Свободу переоценивают, никто не свободен полностью, у каждого есть свои обязанности перед кем-то или чем-то. Каждое желание, стремление и поступок человека спровоцирован некоторыми фактами и, следовательно, необходимо ему. Спиноза говорит о том, что человек также не может существовать без свободы, он нуждается в ней. Необходимость начинает выступать непосредственным основанием свободы. "Свободной называется такая вещь, - пишет Спиноза, - которая существует по одной только необходимости своей собственной природы и определяется к действию только самой собой. Необходимой же или, лучше сказать, принужденной, называется такая, которая чем-либо иным определяется к существованию и действию по известному и определенному образцу". Спиноза противопоставляет свободу не необходимости, а принуждению. Непринужденной и действующей только в силу своей собственной необходимости, а, следовательно, и свободной оказывается у Спинозы субстанция, т.е. природа или бог.
"Человек воспитывается для свободы." - Гегель.
Свобода, это, прежде всего желание осуществление своей мечты, желание сделать что – либо, что необходимо для собственного «я» для души человека. Но самая главная цель, это получить её. Иметь право на свободу, право на то что бы совершать те или иные поступки. Именно поэтому, человек с самого начала создан для неё. Образование, по Гегелю, — это возвышение человека к духу и соответственно к свободе, ибо свобода и есть «субстанция духа». Как субстанцией материи, отмечал Гегель, является тяжесть, так субстанцией духа — свобода; дух свободен по определению. Так в форме противопоставления «природы» и «духа» Гегель сохранил кантовскую противоположность «природы» и «свободы», хотя и подверг существенным преобразованиям содержательное наполнение этих понятий, да и трактовку их взаимоотношения.
Что же касается свободы, то в интерпретации Гегеля снимается свойственная Канту абстрактная противоположность, разделенность по разным «мирам» необходимости и свободы — они находятся в сложных диалектических взаимопереходах. Кроме того, в отличие от Канта, по Гегелю, царство свободы не противостоит объективному миру в качестве умопостигаемого мира «должного», в рамках которого осуществляется моральный выбор субъекта: свободный дух осуществляется в действительности, в том числе в сфере «объективного духа», в истории.
В философии истории Гегеля всемирный исторический процесс предстал как процесс прогрессирующего воплощения свободы и ее осознания духом. Исторические культуры, по Гегелю, выстраиваются в последовательной лестнице ступеней прогресса в сознании свободы.
В чем же состоит тогда свобода человека? Ее нет.Человек не может быть абсолютно свободным, его ограничивают права и свободы других людей.
В данных определениях больше необходимости, чем свободы. Любое действие, которое мы совершаем вызвано определенным условием, необходимостью его выполнения. Мы считаем, что мы свободны, выполняя те или иные действия, думая, что так мы показываем свободу, свои желания. Но на самом деле, если бы не влияние каких-то внешних и внутренних ситуационных факторов, то действия, даже желания, не совершались бы. Свободы нет, есть только необходимость.
Сторонники абсолютного предопределения в природе необходимости усматривают Божий
промысел. Им предопределено все. Так же, по их мнению, нет свободы человека. Религиозный реформатор Лютер, сторонник абсолютного предопределения, говорил, что предвидение и всемогущество Божие диаметрально противоположны нашей свободной воле. Все будут вынуждены принять и неизбежное следствие: ничего мы не совершаем по своей воле, а все происходит по необходимости. Таким образом, мы ничего не думаем по свободной воле, но все в зависимости от предвидения Божьего.
Другие же религиозные деятели считают, что свобода - это возможность выбора. "Человек совершенно свободен в своей внутренней жизни". Эти слова, принадлежат французскому мыслителю Ж.-П.Сартру. Всё в этом мире построено так, что человек постоянно должен выбирать. Ребенок, родившись, уже существует, но стать человеком, обрести человеческую сущность ему еще предстоит. Следовательно, нет заранее заданной природы человека, никакая внешняя сила, никто, кроме данного индивида, не может осуществить его становление человеком. Это многократно усиливает ответственность человека за самого себя, за то, чтобы состояться как личность, и за все, что происходит с другими людьми.
Ряд других философов, которые отрицают фатализм, дают определение "необходимости" как "закономерности". Необходимость - это рад повторяющихся действий, закономерный ход событий. Случайности бывают, но всё равно существует одна неизменная дорога, на которую рано или поздно вернётся человек. В обобщенном виде представленную позицию можно выразить словами Ф. Энгельса: «Не в воображаемой независимости от законов природы заключается свобода, а в познании этих законов и в основанной на этом знании возможности планомерно заставлять законы природы действовать для определенных целей».
Мы поддерживаем таких религиозных деятелей, как Ж.-П.Сартру. Бог может создать новую жизнь и может направлять нас в этой жизни, но свой выбор мы делаем самостоятельно. Только мы сами решаем какой у нас будет социальный статус в обществе, только от нас зависит, какие моральные и материальные ценности выбрать. Свобода как познанная необходимость предполагает постижение и учет человеком объективных пределов своей деятельности, а также обусловленное развитием знаний, обогащением опыта расширение этих пределов.
Зачем обществу и политике нужна философия
Александр Халдей
Охотник: Вы утверждаете, что человек может поднять себя за волосы?
Мюнхгаузен: Обязательно! Мыслящий человек просто обязан время от времени это делать.
Если, по словам Булгакова, москвичей сгубил квартирный вопрос, то марксистов сгубило непонимание ими своей же философии. Марксисты очень много говорили о диалектике, но в 99% случаев поминали её всуе, не понимая сути сказанного Энгельсом. Вообще изучать диалектику марксизма нужно начинать с изучения диалектики Гегеля, а после Ленина и Сталина в дебри марксизма так глубоко никто не забирался. И это не вина марксистов - просто в СССР Гегеля не издавали. Почитать его ширнармассам было просто негде - не все имели доступ к сокровищам библиотеки Института философии АН СССР. Вот и выросло то, что выросло - поколение коммунистов-руководителей, у которых классики марксизма стояли в кабинете для имиджа.
Сейчас коммунизм как система мировоззрения превратился в неиспользуемый язык программирования. О нём помнят, некоторые авторы испытывают некое влияние его этики, но сердцевины не понимают и системой этой для объяснения мира не пользуются. Просто они испытывают иногда импульсы марксизма как остаточные явления или фантомные боли в отрезанной конечности. Например, не любят олигархов или пенсионную реформу по версии правительства. Они не любят слово «эксплуатация», очень не любят слова «капитализм» (слова «коммунизм» они тоже не любят, поэтому определить их мировоззрение как систему не представляется возможным). Не полностью принимают слово «свобода», отрицая как его радикально-коммунистическую, так и либеральную коннотацию.
Одним словом, массы вкупе с помогающими им сформулировать своё мнение слоями антилиберальной интеллигенции, своё системное мировоззрение определить затрудняются и живут в рамках профанного бытового «здравого смысла», в просторечии понимаемого как «за всё хорошее против всего плохого». Неплохо для слесаря-интеллигента, но недопустимо для доктора всяческих гуманитарных наук - от экономических до политических. А так как советская образовательная система, из недр которой они вышли, в своё время наплодила их в великом множестве, так и не доведя до степени философской готовности, то армия этих полуидеалистов-полупрофессионалов (по сути самых настоящих веховских интеллигентов) кочует по России-матушке, брюзжа и ворча, критикуя бытиё за его несоответствие сознанию и совращая множество малых сих, верующих в них и их научные степени и экспертные приговоры.
Самым тяжёлым вопросом для нашей гуманитарной профессуры является тема соотношения свободы и необходимости. Энгельс в своё время соблазнил их своей формулой свободы как осознанной необходимости, и они, приняв её оболочку, остались в несогласии с её внутренней сутью. Наша интеллигенция понимает свободу как волю, понимать её как необходимость она внутренне смущается, ощущая тут тоталитарный принудительный подвох. Такое подсознательное вытеснение несогласия с базовым положением своей базовой мировоззренческой системы становится у марксистских профессоров прямо по Фрейду причиной некоего гуманитарного невроза, когда конфликт вытесняется в подсознание и там смутно переживается как нечто беспокоящее, о чём думать не хочется. Дискомфорт диалектики нашей красной гуманитарной профессуре, ныне подвизающейся на ниве общественной публицистики, преодолеть не удалось, так как не удалось освоить тему самой диалектики.
Диалектика требует осознать тему единства противоположностей. Помыслить такое способен ум нетривиальный и очень гуманитарный. Инженеры и математики с их бинарной логикой такое принять не смогут никогда, считая это не просто ересью, а шизофренией. В сфере математической логики это справедливо. Но общество - не механизм, и у него логика не математическая. И потому подпускать инженеров и математиков с программистами к гуманитарным проблемам всерьёз не следует, хотя трепаться на эти темы они исключительно обожают, считая себя вполне для этого дозревшими. И верно - если человек преодолел матанализ и сопромат, то ему кажется обоснованным, что экономика с политикой ему и вовсе по плечу. И свои ментальные схемы он переносит на общественную проблематику, даже не подозревая о том, как они для этого не годятся.
Диалектика с её единством противоположностей требует понимать свободу как необходимость, которую нужно принять через не могу. Если вы это делать отказываетесь, то вы выходите за рамки диалектики, а это позор для мыслителя. Такой же, как для математика выйти за пределы таблицы умножения. Недиалектический - то есть профанный - ум требует отделить свободу от необходимости, и в этом видит здравый смысл. Так можно поступить - отделить свободу от необходимости, но как тогда быть с диалектикой, где противоположности сливаются в синтезе единства? Если вы этого не понимаете, а берётесь об этом судить, то вы становитесь посмешищем среди сообщества понимающих. Правда, понимающие всегда в меньшинстве, и рассуждающим вполне достаточно поддержки сообщества таких же профанов, как они сами. Однако это не имеет никакого отношения к приближению к истине.
Если симпатизирующие левой идее профессора осуждают этот мир с его олигархами и пенсионной реформой, то они рвут с диалектикой. Они не принимают свободу как осознанную необходимость, которая выражается в простом до гениальности умозаключении авторов бессмертного "Золотого телёнка": "Если по стране бродят какие-то денежные знаки, значит, где-то должны быть люди, у которых их много". Если вы не марксист в чистом виде, требующий в идеальном обществе отмены товарно-денежных отношений и запрета денег, то вы должны принимать неизбежность олигархата как явления.
Принимать - не значит оправдывать, ведь мы принимаем существование вирусов, хотя не оправдываем этого. Просто мы понимаем, что в мире существуют противоположности и где-то они объединяются. Есть мир людей, и есть мир денег. Где-то эти миры пересекаются - правда, мы к этим точкам пересечения не близки. Это не надо оправдывать, как не нуждается в оправдании закон земного тяготения, из-за которого погибло много народу. Но ведь никто не начинает войну с этим законом и его адептами - физиками. Почему тогда так не любят диалектиков? Потому что кажется, что закон притяжения нельзя отменить, а закон стоимости можно?
Разумеется, хотя понять всю иллюзорность этого могут лишь немногие. Многих всё время тянет на баррикады, чтобы там снять противоречие противоположностей. Не через синтез, а через уничтожение той стороны, которая объявлена носителем противоположности. А когда необходимость приводит к тому, что на месте уничтоженной противоположности со временем вырастает точно такая же, революционеры называют это "перерождением" и призывают повторить миссию насилия. Называя это свободой.
А как же диалектика? Где синтез? Баррикад и революций в истории было очень много - только вот противоположности никуда не делись. Не решаются противоположности революциями. Эволюция же мучительна и непереносима. Диалектики виноваты - их называют соглашателями и оппортунистами, самое глупое из всего, что можно придумать в сфере умственных операций. Тогда самыми большими оппортунистами и соглашателями являются авиаконструкторы - они всё время стараются приспособиться к закону земного тяготения, вместо того, чтобы запретить его - и все дела.
Нелюбовь к олигархам - это несвобода как неосознанная необходимость, показывающая невладение диалектикой бывшей марксистской интеллигенцией. Диалектика требовала бы понимания свободы как осознанной необходимости. Как быть миру, в котором обращаются деньги? Может ли этот мир быть совершенным? Какова тут нравственность и этика? И есть ли границы у стремления к такому совершенству? Что это за границы? Сливаются ли свобода и необходимость или они разделены?
Крики "долой" не способствуют поиску ответа на такие вопросы. Их простительно не задавать профанам, но непростительно профессорам. Это не апологетика зла - это вопрос о том, что есть зло, ведь бывает такая борьба за добро, которая лишь умножает зло. Гонять новобранца - это причинять ему зло. Но война выявит, что оказывается, это было добром. А как быть с олигархами? Можно ли избежать их появления или они неизбежны? В чём тут зло, в чём тут добро и где эти противоположности сливаются? Проще: в чём вред от олигархов и в чём от них польза? Ведь не может быть одного без другого - это диалектика. Надо просто уметь это увидеть.
Пенсионная реформам правительства - это ещё одна неосознанная необходимость, против которой выступают не только не мыслящие по диалектике массы, но и профессора, которым оперировать в рамках бытового мышления сама научная степень не велит. Осознать пенсионную реформу и тем самым свободно её принять - вот тренинг по диалектике для нашей профессуры, который она успешно провалила.
Выходит профессор от экономики и говорит: «Я доктор наук. В бюджете денег море, все, кто говорит обратное - лгут. Долой пенсионную реформу! Её просто делают садисты для того, чтобы вас помучить». «Ура!» - кричат ширнармассы и вздымают профессора над собой. Профессор счастлив - такого приёма среди его коллег-профессоров ему никогда не увидеть - там ведь доказательств потребуют и ещё не всякое доказательство примут как безошибочное. А диалектика? Она тихонько плачет в углу. Кому она нужна?
Профессора, вышедшие из марксистской шинели и ставшие сейчас не учёными, а пропагандистами, остро чуют конъюнктуру. Сейчас наукой заниматься скучно. Политика - вот где драйв и адреналин. Авторитет мнения уже обоснован научной степенью - остаётся лишь попасть в унисон с мнением массы. Масса ведь не скажет: «Обоснуйте, коллега!» Масса в своё время была приучена к тому, что в мире капитала есть эксплуатация, которая выражена в отчуждении прибавочного продукта. Именно уничтожением эксплуатации среди оставшихся в живых была оправдана кровавая революционная эпоха. Но вот на место частника как работодателя пришло государство. В лице бюрократии, естественно. И тут же начало борьбу с бюрократизмом.
И вот это государство в лице борющейся с бюрократизмом бюрократии стало изымать прибавочный продукт уже не частнику, а государству. То есть себе. И сама стала им распоряжаться. Хотела - делилась с ширнармассами, захотела - прекратила делиться и всё приватизировала. И никто не пикнул - собственность-то не их, она чужая. Государственная то есть. А как же догмы социализма, что всё вокруг колхозное, всё вокруг моё? Брехали, стало быть?
В лице бюрократа, борющегося с бюрократизмом, ширнармассы получили другого эксплуататора, который называл себя представителем ширнармасс, и всякий, кто в этом сомневался, истреблялся или организационно, или физически. Это называлось социализмом. Строем, где была побеждена эксплуатация человека человеком. То, что возникла эксплуатация человека государством, говорить запрещалось. Говорилось, что теперь никакой эксплуатации нет, и государство действует от имени нас и для блага всех нас, и потому ЕМУ МОЖНО.
Мне могут сказать - а как же бесплатное образование и здравоохранение? Это всё правда, и это очень хорошо, но я сейчас не об этом. Я об эксплуатации. Так исчезла она или только поменяла форму? Оправдана или не оправдана? И что лучше - эксплуатация человека государством или эксплуатация человеком? И вообще возможна ли экономика полностью без эксплуатации? Включая самоэксплуатацию? И не жульнический ли вовсе это термин - эксплуатация? Являются ли эксплуатацией отчуждения в виде регулирования заработной платы и налоги как сравнительно честная форма отъёма денег?
Люди мыслят на разных уровнях осмысления бытия. И я сейчас без претензий к населению, ищущему как бы выжить. Я сам ищу эти способы выжить, и мне так же не нравятся олигархи, капитализм, эксплуатация, пенсионная реформа, и налоги мне тоже не нравятся. Но есть истина. Она взывает с совести. Советская система образования на свою беду серьёзно учила меня философии, и на свою беду меня это зацепило. Я старался сдать её не «на шару», как говорили студенты. И потому я чувствую, что где-то рядом сидит и молчит обиженная всеми философия, которую в насмешку назвали царицей наук. Вы видели таких царей, с которыми челядь обращается так презрительно? Бал правят шуты - политики, экономисты и политологи, но где вы видели хоть одного философа? Сейчас время другое? Полно, время всегда одно и то же.
Истина всегда не в чести, и потому не в чести философия. Не потому, что даёт ответы, а потому, что ставит вопросы. Вопросы важнее ответов. Есть те вопросы, на которые нет простых ответов. Порой веками нет. Это раздражает ширнармассы, им нужны ответы - и не просто ответы, а такие, которые масса способна понять и успокоиться.
Философия не занимается прикладной психотерапией, она не даёт советов, как успокоить народ, а ставит вечные вопросы. И не отвлечённые от бытия, а самые для бытия глубинные, сущностные. Это сложно, это непросто. Именно за это мир не любит философов. Но тем хуже для мира. Мир без философии - это мир манипуляторов и жуликов, мир торжества пиара и социальных лживых технологий обмана. Отношение к философии - это зеркало, поднесённое к лицу современности, и не вина зеркала, если в нём порой отражается неприглядная физиономия.